Манфред Мюллер (США)

Манфред Мюллер

Как рождаются гомеопатические мифы

The American Homeopath, vol. XIV, 2008


Перевод Зои Дымент (Минск)
Мюллер Манфред, MA, DHM, RSHom (NA), CCH — основатель и преподаватель Гомеопатического колледжа (1989), с 2005 г. президент Североамериканского общества гомеопатов (NASH), с 1990 г. возглавляет справочную службу "Врачи-гомеопаты против прививок".
Веб-сайт М. Мюллера http://www.homeopathicassociates.com/

Оригинал здесь



История повторяется заново. Один нечто заявляет, другой это цитирует, в конце концов многие утверждают это, и в течение нескольких лет первоначальное высказывание становится общественным мнением — этой лишенной интеллекта внушающей страх силой, всесокрушающей и недоступной никаким доводам рассудка.

К. Геринг

Иногда мифы появляются из-за недостаточного изучения предмета или необоснованных предположений. Возьмем, к примеру, недавнее заявление, что Ганеман был Великим мастером масонов.

В статье "Тихий Kётен" д-р Джурдж (Simillimum, vol. X) упоминает о вероятном возвращении Ганемана в масонство и предполагает, что Ганеман заинтересовался метафизикой в Кётене. Затем Джурдж заявляет, что более поздние работы Ганемана отличаются от его раннего "радикального эмпиризма" более "спекулятивными, теоретическими предположениями", к числу которых относится "духовная концепция болезни", а также интерес к "метафизической философии". Он заключает рассуждениями, из которых должно следовать, что Ганеман был Великим мастером масонов.

ГОМЕОПАТИЧЕСКИЙ МИФ РОЖДАЕТСЯ...

Дана Ульман цитирует предположения Джурджа как факт в своей последней книге "Гомеопатическая революция: почему известные люди и культурные герои предпочитают гомеопатию".

Неудивительно, что Ганеман был масоном уже в 1777 году, позже он получил звание обермейстера, или Великого мастера (Джурдж, 2007). В этой эзотерической братской организации и тайном обществе люди имели определенные общие моральные и метафизические идеалы.

Эти попытки свести идеи Ганемана к эзотерическим верованиям и "метафизике", как и разговоры о его якобы высоком статусе в масонстве, разваливаются при ближайшем изучении. Джурдж основывает свою теорию на комментарии Даджена, который пришел к выводу, что cокращение Obr., появляющееся вслед за именем Ганемана, обозначает титул в масонстве.

Джурдж делает несколько необоснованных предположений:

Что обозначает Obr.? Возможно, это сокращенное слово "Ober", которое означает "старший, превосходящий", а также "Великий мастер". Если наши предположения верны, то в момент написания этого письма Ганеман больше не был учеником, а во время жизни в Кётоне стал Великим мастером — это уважаемый титул в масонстве.

Поверхностный обзор масонской литературы показывает, что в любой момент времени в ложе имеется только один Великий мастер. Герцог был Великим мастером Великой ложи герцогства Кётен-Ангальт в то время, когда Ганеман приезжал лечить его и оставался у него в качестве гостя. Предположения Джурджа оказались неверны, ибо как Ганеман мог быть Великим мастером, если сам герцог в это время имел титул Великого мастера?

МИФ ПОНЕМНОГУ РАССЕИВАЕТСЯ…

При дальнейшем рассмотрении мы видим, что слово Obermeister (обермейстер), похоже, никогда не использовалось для обозначения титула в немецком масонстве, за исключением Верховного мастера ордена — Иисуса Христа. Кроме того, сокращение Obr. никогда не используется для обозначения обермейстера. Наконец, на немецком титул Великий мастер — Grossmeister (гроссмейстер), а не Obermeister.

Таким образом, остается вопрос, что же обозначает Obr.? Истинный смысл этой аббревиатуры проясняет Хаель в биографии Ганемана, озаглавленной "Самуэль Ганеман — жизнь и труды", английское издание которой было опубликовано лондонской "Хомиопатик паблишинг компани" в 1922 году. В этой книге в примечании на стр. 125 (т. 2. — Прим. перев.) содержится расшифровка Obr.: "*Obr. — Ordensbruder — член масонской ложи". Джурдж много цитирует эту книгу, но каким-то образом проглядел эту важную деталь. Ганеман вступил в масоны молодым человеком, но, выходит, Джурдж не представил никаких доказательств того, что Ганеман интересовался эзотерической философией или стал Великим мастером масонов.

КОНЕЦ ГОМЕОПАТИЧЕСКОГО МИФА

Некоторые ошибочные заявления в гомеопатии, несомненно, являются невинными ошибками. Другие, по словам Константина Геринга, являются сознательными фальсификациями, призванными причинить ей вред. Если оставить их неисправленными, их будут развивать дальше, и когда-то они могут стать главой в вековой дезинформационной кампании, порочащей гомеопатию и ее вклад в науку.

В своей "Инаугурационной речи", последней в "Медицинских трудах", опубликованных в Германии через тридцать лет после смерти Ганемана, Геринг пишет о проблеме мифов, ошибках и даже фальсификации, целью которых служит очернение intra et extra muros (изнутри и извне) [гомеопатии] и научных достижений Ганемана. Геринг имеет в виду, что с момента создания гомеопатии атаки на нее осуществлялись в форме измышлений, которые берут свое начало из фальсификаций прошлого, использованных против другого медицинского гения, Парацельса, еще в XVI веке.

В этом тексте Геринг показывает, что Ганеман "был врагом всякого мистицизма, даже в религиозных вопросах". Через выдуманного персонажа профессора Х. Геринг демонстрирует, что Ганеман был материалистом и ученым-экспериментатором в современном смысле этого слова и не интересовался метафизикой. Геринг разоблачает выдумку, дожившую до наших дней, что истоки гомеопатии можно найти в так называемой герметической традиции, оккультизме, алхимии, тайных обрядах и волшебстве.

В гомеопатии есть много элементов спекулятивного характера. Возникает вопрос о том, являются ли они неотъемлемой частью гомеопатического исследования или некоторые из них появились, чтобы навредить ей. Известный аргентинский врач-гомеопат Франсиско Х. Эйзаяга в своем "Трактате о гомеопатической медицине" делится своим мнением о том, как эзотерические теории гомеопатии, особенно доктрины американского гомеопата Джеймса Тайлера Кента, препятствовали принятию гомеопатии учеными-медиками.

Согласно Эйзаяге, Кент вдохновился идеями Сведенборга, который

...Применил некоторые новые доктрины к проблеме творения… что в каждом творении, от минерала до человека, существует исходное вещество (простое вещество), которое, придя от Бога, сотворившего его во всей его полноте, проходит через все сотворенные существа. Он считал этот формирующий разум регулятором эволюционного процесса и разработал архитектуру всех царств — животного, растительного и минерального. Что касается минеральных веществ, все представления о времени, размерах и пространстве стираются и не должны быть приняты во внимание.

Школа Кента поддерживает доктрину иллюминизма (учение о сверхчувственном озарении человеческой души. — Прим. перев.), которая добавляет мистический ингредиент к учению Ганемана, идентифицирующий материю с духом, веру в так называемое простое вещество, или изначальную суть. Как правило кентинианцы не верят в инфекцию и проповедуют дедуктивный метод, от общего к частному, или от априорных принципов к фактам.

Эйзаяга цитирует д-ра Старки, который пишет в прологе к "Гомеопатической философии" Кента, что "Кент часто повторяет: 'Все мое учение основано на Ганемане и Сведенборге; оба учения прекрасно соответствуют друг другу'".

Но так ли это?

Известный французский врач-гомеопат Денис Демарк пишет:

Именно потому что Кент надел на гомеопатию маску оккультизма Сведенборга, наш метод приобрел сектантский уклон, особенно в англосаксонских странах, где строго повиновались Кенту.

Кентианизм выиграл бы во всем, если бы освободился от своей теософской маски, которая ограничивает его известность и понимание эзотерическим характером, делая его доступным лишь некоторым посвященным. Сбросить эту маску было бы достаточно для возвращения к истинному ганемановскому источнику, ослабленному всей этой априорной философией.

Эйзаяга объясняет, почему это важно:

Мы лишь предлагаем ознакомиться с этими доктринами тем коллегам, которые с ними не знакомы и слабы в философских и религиозных вопросах, и предупреждаем их, чтобы они не впали в ошибку, полагая, что эти доктрины имеют нечто общее с гомеопатией или с учением Ганемана. Когда Ганеман упоминает о знаменитых врачах, которые жили до него, он ссылается на сотни их, и все же среди этих имен нет имени Парацельса. Очевидно, что он не мог не знать о существовании Парацельса, однако Ганеман отверг как абсурдную доктрину сигнатур, которую Парацельс так энергично поддерживал.

Со времен "Инаугурационной речи" Геринга связь гомеопатии с эзотерическими верованиями стала только сильнее. Постепенное внедрение в гомеопатию совершенно чуждых ей понятий — от юнгианской психологии до астрологии — продолжается и поныне. Современным эквивалентом сведенборгианизма XIX века и теософии являются идеи "Нью эйдж", особенно в Северной Америке и Великобритании.

В то же время главная стратегия современной кампании по дискредитации гомеопатии как ненаучной воплощена в таких нынешних нападках на гомеопатию, как те, что совершает проф. Майкл Баум. Он хорошо известен своими антигомеопатическими тирадами и обвинением гомеопатии в магии и колдовстве. Другие, например, Эдзарт Эрнст, довольствуются тем, что порицают ее "неправдоподобность".

Но не разрушается ли гомеопатия также изнутри? Стратегия Макиавелли слишком очевидна. Те, кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его вновь. Мифы, развенчанные великими умами, такими как Геринг, возрождаются лишь для того, чтобы оказаться вновь разоблаченными.

Миф о "неправдоподобности" наиболее красноречиво был недавно развенчан проф. Рустамом Роем во время международных теледебатов в Университете Коннектикута. Он сказал просто:

В науке нет ‘закона неправдоподобности'. Если бы он существовал, наука и технологии, ее плод, давно бы застопорились. Автомобили бы не ездили и самолеты не летали.

Согласно Герингу, индуктивный метод в сочетании с экспериментированием и рациональным мышлением — это и есть источники гения Ганемана; однако это не индуктивный метод сэра Френсиса Бэкона из его "Нового Органона". Истинным создателем индуктивного метода, по-видимому, является активно очерняемый Парацельс. Геринг приводит доказательства того, что Парацельсу ложно приписывали некоторые оккультные понятия, в то время как в действительности он отвергал алхимию так же, как он отвергал школу Галена.

Вместо этого Парацельс, похоже, выступал за индивидуализацию лечения и ввел новые (гомеопатические) методы физиологии и патологии, а также очень строгий индуктивный метод. При этом Геринг совершенно ясно показал, что Ганеман был в полном неведении относительно перечисленного выше, отвергал Парацельса как "дикого мистика" и никогда его не читал.

Но, конечно, напрашивается вопрос: если Парацельс действительно первым разработал индуктивный метод и если Ганеман был совершенно незнаком с его работой, где Ганеман получил основы своей методологии? Геринг дает нам подсказку, раскрыв истинного философского наставника Ганемана, и им был не Парацельс.

Геринг указывает, что настоящее имя Парацельса было Теофраст фон Гогенгейм. Может показаться неожиданным, что он на основе обширных исследований также представляет доказательства, что Гогенгейм, как и Ганеман, был объектом беспощадной дезинформационной кампании. Геринг обладал впечатляющей библиотекой трудов, приписываемых Гогенгейму, содержащей в том числе 89 книг и 18 переплетенных томов брошюр. В этой библиотеке имелось также несколько неопубликованных рукописей, которые он считал рукописями самого Гогенгейма. Его частная коллекция стала позже известна как "коллекция Константина Геринга" и была размещена в архиве Ганемановского университета. Несмотря на усилия Геринга, все ссылаются на Гогенгейма под именем Парацельса, а Ганемановский университет в 2002 году был переименован в честь финансиста Дрекселя.

По иронии судьбы, хотя Геринг громогласно утверждал, что Ганеман враждебно относился ко всему мистическому, сам Геринг, как и другие североамериканские гомеопаты, в конце концов присоединился к сведенборгианской секте, обосновавшейся в пригороде Филадельфии. Однако его медицинские труды остаются свободными от мистических и метафизических идей. Его введение в медицину, а затем и прувинг лекарства Glonoinum, которое впоследствии было принято старой школой под названием нитроглицерина, обеспечило ему пожизненное место в истории медицины, независимо от признания этого факта официальной медициной.

Геринг взывает к совести своих немецких сторонников, побуждая их высказаться по поводу очевидной лжи, апеллируя к чувству ответственности каждого из них. В других работах он очень обеспокоен состоянием морали гомеопатической общины Германии — родины гомеопатии. Как экспатриант, проживающий в Филадельфии, Геринг располагал уникальной возможностью наблюдать за влиянием различных культурных движений на немецкую гомеопатию. Он всегда был в курсе последних новостей с родины и постоянно дискутировал с известными деятелями культуры и коллегами, например, с Липпе и Рауе, о философии Гегеля, Канта, Шопенгауэра и Платона.

Местом своей драмы Геринг выбрал Страсбург. Это столица готового к сражениям Эльзаса, расположенного между Германией, Францией и Швейцарией, где Гогенгейм был вынужден покинуть медицинский университет, в котором преподавал. Уроженцем этих мест был истинный философский наставник Ганемана — Иоганн Генрих Ламберт. Ламберт, блестящий математик из Эльзаса, астроном, ученый и философ, более известен благодаря своему доказательству иррациональности числа "пи". Он ввел в математику расчет вероятностей и был первым, кто ввел в философию систематическую феноменологию ("Новый Органон", т. 2, ч. В). Очень немногие знают об этом или о том, что Ламберт является также отцом семиотики ("Новый Органон", т. 2, ч. А).

В 1764 году Ламберт написал оригинальную работу "Neues Organon" ("Новый Органон"), трактат по философии и научному методу. Часть IV этого 1107-страничного тома называется "Феноменология". Весьма вероятно, что "Органон" Ганемана создан по этому образцу, а не по образцу работы Бэкона, как утверждается в некоторых учебниках. Полное название новаторской книги Ламберта — "Новый Органон: Мысли об исследовании и оценке истинного и его отличия от заблуждения и иллюзии".

Ламберт с точностью математика и астронома медленно, терпеливо объясняет, как не одна, а несколько различных категорий индукции, используемых отдельно или в комбинации с другими, приводят к истине, или могут, в зависимости от их использования, привести к ошибкам или иллюзии. Феноменология Ламберта — это чисто прикладные рассуждения. Она дает ответ на вопрос, почему и как формируются гомеопатические мифы: именно потому что большинство гомеопатов никогда не изучали применение рассуждений. В своем "Органоне" Ганеман мастерски использовал инструменты, подробно описанные в трактате Ламберта. Любопытно, что я не смог найти ни одного английского перевода этой блестящей книги.

После смерти Геринга в июле 1880 года, через семь лет после того, как это выступление было опубликовано, в международном гомеопатическом сообществе образовался огромный вакуум. Согласно Гипсеру, составителю "Медицинских трудов", его смерть вызвала "ужас среди врачей-гомеопатов по всему миру, даже больший, чем смерть Ганемана". Возможно, потому что голос совести теперь замолчал?

В то время, когда гомеопаты сами низвели целые разделы "Органона" Ганемана до кучи мусора, когда ошибки и ложные представления изобилуют во всех областях гомеопатии и даже проникли в гомеопатические исследования и патогенетические испытания, когда разновидности доктрины сигнатур преобладают во многих ее методологиях, когда ортодоксальные ученые заявляют, что гомеопатия являются неправдоподобной и медицинских журналы провозглашают ее безвременную кончину, инаугурационная речь профессора Х. должна обрести новый смысл.

ИНАУГУРАЦИОННАЯ РЕЧЬ ЗАВЕДУЮЩЕГО КАФЕДРОЙ ГОМЕОПАТИИ В СТРАСБУРГСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

Представлено к публикации д-ром Константином Герингом [1]
Перевод с немецкого Манфреда Мюллера, RSHom (NA), CCH

Аудитория переполнена. Преподаватель входит, поднимается по ступенькам, делает паузу и хочет что-то сказать, прежде чем займет свое кресло, но возникает шумная суматоха со стуком, свистом и воплями.

Когда кажется, что она утихла, преподаватель произносит:

— Meine Herren! Джентльмены! Студенты!

Вновь поднимается ужасный шум, ему кричат: "Уходи! Убирайся! Проваливай!"

Новый преподаватель достает карманные часы, отсчитывает одну секунду за другой, одну минуту за другой, сопровождая это жестом руки. Он стоит спокойно, однако каждую минуту делает мелом отметку на черной доске. Его самообладание, похоже, способствует возрастанию уровня шума до настоящего сигнала к отбою [Zapfenstreich].

Когда, наконец, все выдыхаются и возникает небольшая пауза, он говорит:

— Хорошо, хотя вы все — джентльмены, если вы будете продолжать в том же духе, мне придется и в самом деле уйти.

Смех, возобновляются призывы:

— Вон, да, пошел вон!

Но слышны и голоса одобрения.

— Я хотел бы сделать жест доброй воли, американский компромисс, если желаете.

Новый шум несколько стихает, слышны голоса: "Послушайте! Послушайте!" Наконец, наступает тишина.

— Всего несколько слов, джентельмены! Вы выражаете свое недовольство вот уже почти десять минут. Не хотите ли предоставить сейчас мне десять минут, и так и будем по очереди, пока час не закончится, как установлено нашим начальством?

Выкрикивают разные мнения, и их мешанину перекрывают несколько басов: "Хорошо, договорились. По десять минут, но ни минутой больше!"

— Прошло 350 лет с тех пор, как один человек, врач, добрался из Базеля в Страсбург, небрежно одетый, с небольшой группой странствующих студентов, которые выглядели ненамного лучше его. Он покинул Базель, где преподавал медицину в университете, и был первым, самым первым, кто имел мужество сделать это. Ходили слухи, что он "разослал вредоносные брошюры" после того, как священнослужитель не заплатил ему положенную плату за лечение. Но это было не так, потому что в те дни к таким вещам не относились особенно серьезно.

…Все же это было неспокойное время, когда большинство немцев отошли от родной Церкви и появилось множество сект, ожесточенно ненавидящих друг друга. Тех, кто отказывался принимать чью-либо сторону, преследовали все. Кто-то, как наш вышеупомянутый профессор, который не верил в Троицу и провозгласил: "Вера в единство сохраняет мою душу живой", и который говорил о предопределении: "Это превращает Бога в Дьявола", не мог оставаться в Базеле. Кстати, он преподавал там новое искусство исцеления, он полностью отверг господствующую школу Галена. Со своими студентами в День святого Иоанна он устроил демонстрацию и швырнул "Карманный справочник рецептов" Платера и прочий хлам в костер! Эта книга Платера, принадлежащего к школе Галена, должна быть доступна вам, но ее невозможно найти даже как антиквариат, потому что врачи использовали свои экземпляры так же, как дети используют свои буквари.

Но в чем состояло его новое учение? Он учил, что при каждой болезни необходимо наблюдать и исследовать природу вещей и руководствоваться ею, а не названием, взятым из иностранной книги, и не действовать в соответствии с предварительными выводами. Всегда следует хвататься за индивидуальный случай, не руководствуясь вымышленными названиями болезней. В конце концов каждая эпидемия отличается. Соответственно, разбирайтесь с каждой в отдельности.

Короче говоря, этот человек был не только основателем нашей современной физиологии и патологии, но и создателем новой методологии исследования, которую мы называем сегодня индуктивным методом.

Это был не лорд Бэкон, этот презренный придворный подхалим, которому немцы позволили ввести себя в заблуждение, поверив английскому языку! История повторяется заново. Один нечто заявляет, другой это цитирует, в конце концов многие утверждают это, и в течение нескольких лет первоначальное высказывание становится общественным мнением — этой лишенной интеллекта внушающей страх силой, всесокрушающей и недоступной никаким доводам рассудка. Что касается Бэкона, мы можем поблагодарить нашего Либиха за проникновение в суть дела, ибо он имел огромное моральное мужество исследовать это трехсотлетнее чучело внимательнее, чтобы сбросить его с шеста и представить четкие доказательства сказанного выше. Если речь Либиха невозможно найти в настоящее время в вашей местной библиотеке, теперь она должна быть там — вот она. Тот человек, который прибыл из Базеля в Страсбург и который через два-три года вновь взял свой посох и отправился дальше, был, по мнению Либиха, основателем индуктивного метода. Он никогда не подписывался иначе, нежели "Теофраст фон Гогенгейм". Тем не менее он более известен под псевдонимом "Парацельс".

Спустя три года после того, как он покинул Базель, он опубликовал в Нюрнберге брошюру объемом в 115 страниц формата в четвертую долю листа под названием "О французской болезни". Если бы он не оставил ничего, кроме этих 115 страниц, напечатанных в 1530 году, и если бы мы ничего больше не знали о нем, мы все равно должны были бы признать его одним из величайших врачей всех времен и народов в истории человечества.

Так как эту первую публикацию Гогенгейма больше не найти в библиотеке Страсбурга, она должна появиться там вновь, прямо сегодня. Вот она. Известно, что сохранилась только одна копия того года, она находится в Вольфенбюттеле. Каждый должен прочитать эту книжку и оценить ее сам, но не без подготовки! Великий критик проф. Маркс из Геттингена показал, что шесть из семи работ, приписываемому Парацельсу, ему не принадлежат. Вот его трактат. Все, кто хочет заняться самообразованием, должны прочитать его. Если вы возьметесь, как д-р Пайпер, за сравнение старых и новых изданий, даже того, что было признанно Марксом подлинным, вы увидите, что при каждой последующей перепечатке работа оказывается все более и более фальсифицированной и все более сдабривается мерзостями и грязью. И на основе этой грязи судили о таком человеке, и этот приговор считался справедливым!

Макс Мюллер сказал в своей инаугурационной речи здесь, в Страсбурге, в 1872 году, что "народ нуждается в совести как и каждый человек".

Когда, наконец, мы, немцы, воспримем как дело нашей совести восстановление справедливости во всех отношениях и во всем мире относительно того, кто был подвергнут поношению и клевете в течение трех столетий!

Господа! Десять минут истекли!

Раздались голоса: "Продолжайте! Продолжайте!"

— Но это подводит меня к Ганеману.

Молчание. Нескольким создающим шум и стук людям пришлось успокоиться по требованию большинства.

— Слушайте, слушайте, — призывали некоторые.

— Meine Herren! Различные алхимики и спарагики, от которых Парацельс дистанцировался сам в вышеупомянутой книжке, — его учителем химии был аббат Тритгейм, противник алхимиков — обвинили его в том, что он украл бóльшую часть своего учения у некоего Василия Валентина (Basilius Valentinus). Этот джентльмен с высокой вероятностью является полностью выдуманным персонажем, хотя ему приписывается даже место рождения — Эльзас, но никто не знает, где и когда. Ничего об его рождении или по крайней мере о смерти не известно наверняка. Предположительно он жил и работал в бенедиктинском монастыре на холме Петра в Эрфурте.

Еще в 1515 году император Максимилиан I тщетно искал эту знаменитость. Тем не менее его имя не было найдено ни в Эрфурте, ни в Риме. Наконец, летописец Й. M. Гуденус, клирик из Эрфурта, сжалился над алхимиками и в 1625 году написал "Historia Erfurti" (через 150 лет после того, как император Макс пытался найти этого чудесного человека, и через 76 лет после того, как издатель Тёльден опубликовал первую книгу от лица этого персонажа). Он оказал алхимикам услугу и упомянул на стр. 129, что в начале XV в. Василий Валентин жил на холме Петра в Эрфурте. Надо отметить, что Гуденус не знал, что B. В. описывал болезни, которых не существовало до конца того века. И когда исследовали монастырские списки, этого имени найдено не было.

Почти столетие спустя после того как была напечатана первая работа Парацельса, алхимики начали издавать книги, которые были предположительно написаны так называемым В. В. Нет достоверных сведений, чтобы кто-либо видел рукопись, и никаких записей о такой рукописи нигде не сохранилось. Предположительно, ее получили из Швеции во время Тридцатилетней войны, а остальное было потеряно. Никто не знает, была ли она написана на латинском или на немецком языке. Главный труд о триумфальном средстве антимония (средневековое название сурьмы. — Прим. перев.) и ряд других были только на немецком языке и должны были быть переведены на латинский. Любопытно, что немецкий был полностью в стиле того века, когда она была напечатана, а не в стиле предыдущего, в котором якобы жил автор.

Все это не заслуживало бы упоминания, если бы не напоминало нам о своеобразном совпадении. Как Парацельс был обвинен в краже своего учения у Василия Валентина, так случилось и с Ганеманом. В 1831 году профессор C. Г. Шульц в небольшой книге, состоящей всего из 263 страниц, обвинил Ганемана в том, что он украл свое учение у Парацельса. В обоих случаях один не знал другого. Когда врач, принадлежащий к гомеопатической школе, прислал Ганеману книгу, которая охватывала эту тему, тот вернул ее, не вскрыв упаковку, со словами: "Ну, это последняя капля!"

Ганеман никогда не прочитал ни единой строки из трудов Парацельса, поскольку он придерживался, как и Галлер со Шпренгелем, которых он высоко ценил, предвзятого мнения, что Парацельс был алхимиком, астрологом, диким мистиком и фанатиком. Ганеман считал его труды "бессмысленной тарабарщиной", как он выразился в вышеупомянутом письме. Он никогда не читал ничего подобного. Он был врагом всякой мистики, даже в религиозных вопросах. Он очень интересовался позорной книгой "De tribus impostioribus" ("Трактат о трех самозванцах". В этой анонимной книге критиковались три "самозванца" — Моисей, Христос и Мухаммед, представлявшие три авраамические религии. Именно в ответе на этот трактат Вольтер написал известные слова: "Если бы Бога не существовало, его следовало бы выдумать". — Прим. перев.).

По своему воспитанию и ранним взглядам Ганеман принадлежал к материалистической школе мысли, как и его учитель Кварин из Вены. У нас есть неопровержимые доказательства этого. Когда в 1790 году он переводил "Материю медику" Куллена и добрался до места, где Куллен издевался над немцами как сторонниками школы Шталя, его немецкое сердце восстало, и он сделал сноску:

Немногие оставшиеся оруженосцы ордена рыцарей Шталя вымирают, и надо быть очень невежественным относительно нашего положения дел, чтобы обвинить немецких врачей в предпочтении лекарств Шталя.

Ганеман получил интеллектуальную подготовку на ежедневных уроках мышления, которые он в детстве получал у отца, как мы узнали от старого друга последнего. Очень немногие отцы в 1760 году занимались этим. Ганеман развил свои философские воззрения благодаря Ламберту, а не Канту. С тех пор как школа Канта с Шопенгауэром поднялась к своей высшей точке — точке небытия — философы снова стали обращаться к Ламберту как свободному источнику, как одному из самых замечательных активных умов немецкой науки.

В той же вышеупомянутой книге, "Материи медике" Куллена, Ганеман замечает в сноске, что он не может согласиться с теорией Куллена, что хинная кора была комбинацией горького и пряного, потому что многие гораздо более горькие лекарства, смешанные с гораздо более острыми лекарствами, не излечивали лихорадку, которую излечивала хина. Тем не менее он не превратил это в другую догму, как это было очень распространено в те дни. Вместо этого он провел эксперимент, применяя самый строгий метод, который только возможен в области фармакологии.

Он сообщает об этом следующее:

Путем объединения сильнейшего горького и сильнейшего вяжущего вещества можно получить соединение, которое проявляет при использовании в небольшой дозе намного больше двух этих свойств, чем хинная кора, и все же оно во веки веков не превратится в специфик при лихорадке. На это должен был ответить автор. Все еще отсутствующий принцип, который мог бы объяснить нам воздействие хинной коры, найти будет, вероятно, непросто. Тем не менее можно принять во внимание следующее: вещества, которые могут вызвать лихорадку, такие как очень крепкий кофе, перец, арника, бобы св. Игнатия и мышьяк, гасят этот тип перемежающейся лихорадки. Я принимал экспериментально дважды в день по четыре части хорошей хинной коры в течение нескольких дней.

Стопы, кончики пальцев и проч. очень похолодели. Я стал слабым и сонным. Затем мое сердце начало биться, пульс был тяжелым и быстрым; невыносимая тревога, дрожь (но без озноба), слабость в конечностях, а затем пульсация в голове, покраснение щек, жажда. Одним словом, один за другим появились все симптомы, возникавшие у меня при перемежающихся лихорадках, однако без обычных лихорадочных ознобов. Короче, дополнительно появились все симптомы, возникавшие у меня при перемежающихся лихорадках, — бесчувственность, некоторая скованность в суставах с онемением, отвратительное ощущение, которое, казалось, поселилось в надкостнице во всех костях тела. Такие приступы продолжались каждый раз по 2-3 часа и возобновлялись только тогда, когда я повторял дозу. Я прекратил опыт и вновь стал здоров.

К этому сообщению самым отвратительным образом относятся не только противники, полные предубеждения, но с еще большей яростью оппоненты Ганемана в самой гомеопатической школе. В примечании к введению о China в третьей части своей "Чистой Материи медики" Ганеман делает следующее замечание об этом эксперименте: "На этом примере я впервые увидел рассвет", — осознание, вслед за которым воссиял свет дня! Нигде в своем сообщении Ганеман не утверждает, что хина вызывала у него перемежающуюся лихорадку, он прямо сказал: "Без ознобов"; он говорит: "Один за другим появились все симптомы, возникавшие у меня при перемежающихся лихорадках, однако без обычных лихорадочных ознобов". Он продолжает: "Дополнительно появились все симптомы, возникавшие у меня при перемежающихся лихорадках". У него была перемежающаяся лихорадка примерно за двенадцать лет до этого, и он излечил ее хиной.

Ганеман предусмотрительно не говорит здесь о перемежающейся лихорадке как болезни, которая является предметом патологии, но упоминает о "характерных симптомах", которые были характерны не только для его конкретного случая недомогания, но, как было показано впоследствии, явились также характерными симптомами лекарственных эффектов China. Он никогда не забывает уточнить: "Симптомы, обычно возникавшие у меня во время перемежающейся лихорадки", то есть он относится ко всем явлениям, вызываемым China, как свойственным ему индивидуально.

Позже стало популярным упоминать, выступая против прувингов, что многие из возникающих симптомов не являются симптомами лекарства, но принадлежат к уникальным особенностям испытателей. Было забыто, что помимо лекарства, испытываемом на здоровом человеке, физически присутствует сам этот человек, и что надо учитывать обоих, а не только лекарство или только испытателя самого по себе. Наконец, вопреки здравому смыслу, хотели отбросить уникальные симптомы, как если бы существовали другие симптомы! Как будто было возможно существование других симптомов! Как только вы обратите внимание на то, что он выше называет характерными симптомами — те, которые отличают один случай болезни от другого, а также одно лекарство от другого, — вы обнаружите, что следует рассматривать только уникальные особенности пациента, а также лекарства.

В данном случае хина излечила определенные симптомы, и теперь, спустя двенадцать лет, она вызывала их, и неоднократно, "всякий раз, когда он повторял дозу, после перерыва, тот же приступ возвращался, и не иначе". Затем у него мелькнула мысль: подобные симптомы, вызываемые лекарством, могут стать показанием для тех случаев, которые оно способно вылечить. Что, если таким образом можно прийти к конкретным показаниям? Это была мысль, которую он назвал "красной зарей". Тогда он решил, что необходимы дальнейшие исследования.

Он не выскочил из ванной после описанного выше эксперимента и не бегал голым по улицам Сиракуз с криками: "Эврика! Эврика!" как Архимед, но он провел дальнейшие исследования, медленно и с большой осторожностью. Он сначала сравнил другие лекарства, которые вызывали некоторую лихорадку, со случаями, которые были излечены этими лекарствами. Затем он с невообразимым трудолюбием собрал все известные последствия всех лекарств, даже тех, которые почти не применялись в медицинской практике. Прежде всего он провел испытания одного лекарства за другим на себе и на нескольких других здоровых субъектах. Он начал постепенно осознавать, что разница в воздействии различных лекарств проявляется главным образом в симптомах, которые ранее считались незначительными и практически не упоминались, особенно это касалось модальностей лекарственных эффектов, которыми все пренебрегали.

Далее он отметил случайные жестокие обострения, так как давал лекарства в тех же дозах, которые обычно использовали врачи, или, возможно, немного меньших. Эти обострения сопровождались еще более очевидными излечениями. Одним из таких излечений он уже поделился публично в журнале Гуфеланда в отношении Veratrum при коликах. Позже он наблюдал случай отравления Belladonna. Случившееся несчастье очень напоминало скарлатину того времени. Так как он должен был дать это сильное лекарство детям, он разбавил его, поместив один гран в десять тысяч каплей алкоголя, но даже это лекарство в качестве профилактического он назначал в каплях, так как он наблюдал побочные эффекты этого лекарства, хотя считал их безвредными. В результате этих наблюдений в 1800 году к нему в голову пришла идея последовательно разбавлять эти растворы еще больше, чтобы иметь возможность использовать Belladonna для лечения скарлатины.

Этим завершилось первое десятилетие, начавшееся с экспериментов с корой хинного дерева. Не следует забывать, чтó это значит — десять лет работы талантливого, квалифицированного, неустанно активного ученого. Теперь, в 1800 году, первый раз его исследования привели к крупному прогрессу. Успехи в лечении становились все более последовательными и перспективными. Через еще десять лет усердных исследований он предложил миру свой "Органон". Эта книга является плодом ламбертианской философии, строгого индуктивного метода и двадцати лет наблюдений. Появление этой книги — исключительное событие, самое выдающееся в этом веке.

Так как противники Ганемана intra et extra muros болтали всякий вздор о так называемых малых дозах, я должен настоять на адекватном и строгом различии между тремя шагами его учения. Новая медицинская практика возможна только на основе трех принципов.

Предположение, что подобное излечивает подобное — древнее. Уже Ликос ссорился из-за этого с Галеном, требовавшим contrarium. Однако он хотел навязать его ужасно глупым способом относительно как болезней, так и лекарств. Тем не менее дела с similia similibus обстояли не намного лучше. У нас есть высказывания об этом принципе из разных веков, медицинские и немедицинские. Даже Тихо Браге, астроном, говорит в его пользу, как и Шекспир в нескольких случаях, но что они сделали реально? Все это было шелухой.

Алхимики и спагирики пришли к этому принципу гораздо раньше: яд против яда, жар против жара, холод от холода, но что же они выполняли с помощью этого?

Вы можете остановиться для начала на signatura rerum — несомненно самом древнем из всех указаний, даже коренные народы во всем мире опирались на него. Недавно Saracenia была рекомендована при натуральной оспе после того, как один французский врач познакомился с этим лекарством благодаря индейцам в Канаде. И врач, и индейцы наблюдали множество излечений этим лекарством. Глупые подражатели высказали мнение, что оно никуда не годится. Но оно срабатывает довольно часто, особенно в период выздоровления, ускоряя изгнание сыпи и предотвращая появление шрамов. Однако это происходит только при использовании отвара корня, ни в какой другой форме это растение никогда не помогало, даже в виде спиртовых настоек.

Как туземцы обнаружили это своеобразное болотное растение, листья которого имеют форму кувшина? На эпидермисе этого растения часто появляются коричневые выступающие области, которые напоминают следы от оспин! Один из видов Мишо даже назвал Saracenia variolaris. Туземцы руководствовались принципом signatura rerum. Даже первая попытка дельфийского оракула лечить оксидом железа импотенцию была сделана на основе сигнатур. Соскоб ржавчины был получен с меча. Нам нужно только взглянуть на барельефы, чтобы увидеть, как греческие солдаты держат свои короткие мечи!

Тем не менее все эти ничтожные попытки не делают науки. Даже в искусстве они лишь случайно совершают бóльшую часть работы. И то, что было названо Законом излечения, similia similibus, далеко от представления о минимальной научной точности. Что в действительности означает "подобный"? Математики говорят о подобии вполне определенно и понимают под термином "равный" количество, а под термином "подобный" — те же самые условия. До тех пор пока врачи не знают хотя бы с приблизительной определенностью, что такое подобный, они не должны говорить о науке вообще.

В высшей степени примечательно, что Ганеман задолго до того, как заинтересовался большим химическим подобием Nux vomica и Ignatia, сказал уже в 1812 году: они слишком подобны, поэтому они не следуют хорошо друг за другом, а также не обладают качествами антидотов. Пожалуйста, обратитесь к его письму к Штапфу в 1812 году. Вот оно, для тех, кто захочет прочесть его, в виде копии. Видите ли, Ганеман учился на опыте. Для внимательного наблюдателя, однако, наше правило излечения достаточно, пока мы не разработали лучшие указания с помощью науки.

Суть гомеопатии следует искать не в законах излечения, но в том, что Ганеман начал с испытания на здоровых. Были другие, которые время от времени экспериментировали на себе и при случае что-то глотали! Галлер даже рекомендовал это, так как рекомендовать гораздо проще, чем делать. Никто из тех, кто принимал лекарства, чтобы узнать их эффекты, не наблюдал достаточно точно. Ни Старк, ни Штерк не думали о подобии к болезням, у них не было на уме ничего, кроме старых теорий. Ганеман был абсолютно первым.

Здесь (в работе Ганемана) эти два предложения были объединены — поженились, так сказать. В результате они оба выиграли в своем значении и важности, став полезными, применимыми, ценными. Но что родилось в результате этого брака? Это третья и самая сильная аксиома, которая делает теорию Ганемана единым целым и без которой практики впадают в самый грубый эмпиризм: с уменьшением массы лекарства эффект не уменьшается соответственно. Поэтому эти двое, масса и эффект, не могут быть соотнесены друг с другом.

Из этого затем возникает открытие, которое в глазах всех внимательных и опытных наблюдателей уже выдержало испытание у миллионов самых тяжелых больных — величайшее открытие нашего века: чем свободнее движение молекул, тем больше эффект лекарства. Это особенно верно, если произошли органические изменения.

Камень, который забыли строители, оказался краеугольным! Он также стал камнем раздора для очень многих, кто никогда не учился думать или у кого в определенных местах в коре головного мозга есть полость, где вся их умственная деятельность заходит в тупик!

Чтобы делать такие открытия, требуется величие; чтобы признать их, конечно, требуется гораздо меньше. Но даже признание требует нравственного мужества! А мужество — редкая вещь. Необыкновенно редкая. Все новшества, являющиеся прогрессивным развитием существующей теории, находят быстрое признание и встречаются с радостью. Но новшество, которое идет вразрез с распространенным предубеждением, люди отвергают. Вместо того чтобы открыть глаза, они предпочитают по-прежнему бродить в тумане.

Любой, кто когда-либо стоял высоко в горах в туманное утро и видел, как с приближением рассвета рассеивается туман, который висел над всей местностью, помнит, что сначала видны только самые высокие пики, пылающие в утреннем свете. После этого становятся видными то гора, то холм, пока, наконец, весь туман не рассеется, задерживаясь до последнего в глубоких долинах. Так же обстоит дело и здесь.

Придет время, когда туман рассеется, но когда? Когда все молодые врачи начнут строить свой фундамент на эксперименте, только на чистом эксперименте, без каких-либо предвзятых предположений! Когда все будут считать долгом своей совести проведение испытаний на себе и воздержатся от искажения своих успехов посредством спекуляций, но будут сообщать о них то, что есть на самом деле! Наконец, когда каждый будет лечить в соответствии с опытом!

Мы хотели бы привести пример: когда вы обожжете палец, за этим сразу же последует сильная боль, и в течение шести часов образуется волдырь, после чего восстановление займет несколько дней. Это происходит у каждого без исключения. Но если вы поместите палец в воду, которая содержит настойку Cantharis, разведенную до 1/1000–1/100 000 капли или намного меньше, вы увидите, что боль совершенно проходит, и не появится никакого волдыря. Худшее, что может случиться в дальнейшем — облезет верхний слой кожи, так что на этом месте вырастет новая кожа. Можно было бы назвать бесчисленное множество других легко осуществляемых экспериментов, которые не проводят из-за душевной трусости.

Как в течение трехсот лет на Гогенгейма, на Ганемана клевещут на протяжении почти столетия. И в течение последних сорока лет большинство его учеников предприняли огромные усилия, чтобы испортить и исказить его учение, лишить его великого триумфа, именно так, как поступали последователи Гогенгейма. Ганеману не могли приписать поддельные книги. Это было бы не в стиле нашего времени! Тем не менее используются извращенные сообщения и искажения всех видов. Когда проснется совесть нашего народа? Только тогда, когда врачи и неврачи научатся думать!

Очень трудно, однако, когда родитель или учитель не дали ребенку уроков мышления. Это, надо признать, резкое заявление, но это так. Давайте посмотрим на то, что многие авторы, особенно врачи, считают основанным на доказательстве. Нас постоянно призывают к доказательству, доказательству, но ни один из них не имеет ни малейшего представления, что такое доказательство и что для него требуется. Доказательство возможно только тогда, когда приняты определенные фундаментальные положения, аксиомы, которые либо не должны подкрепляться доказательством, либо были приняты так, будто они не нуждаются в нем. Если будет доказано, путем строгой дедукции, что данное предложение согласуется с этими аксиомами, это считается доказательством. Предположим, что аксиомы ложны — тогда все выводы ничего не стоят, а все заключения бессмысленны.

Предположим, что мы рассматриваем совесть как нечто само собой разумеющееся, не требующее дальнейшего доказательства; тогда мы можем считать, что в течение этого часа доказана одна вещь. Мы не представили доказательства того, что любая часть доктрины Ганемана истинна! Такое доказательство требует гораздо большего, намного большего. Но мы представили доказательство, что наша совесть просит, даже неумолимо требует вынесение решения, справедливого приговора на основе принципов этой доктрины посредством строгого повторного экспериментирования, прежде чем мы отвергаем то, с чем мы не знакомы — то есть то, что мы еще не исследовали.

"Повторите это", — сказал Ганеман.

*******

Они покидали аудиторию в тишине. Вернутся ли они в следующий раз, чтобы узнать больше, остается, разумеется, неизвестным.



1 Из: Hering, Medizinische Schriften in drei Bänden, Herausgeber [Ed.] K. Gypser. Ulrich Burgdorf Verlag für Homöopatische Literatur 1988: 1605–1616. Первоначально опубликовано в Homöopatische Internationale Presse 3 (1873); 292–303.